Веселые ребята, Голубые гитары, Пламя и Малежик

Обычно, делая с кем-либо интервью, мы посвящаем выпуск серии «Легенды ВИА» какому-то одному ансамблю. В данном же случае речь пойдет сразу о нескольких. Находясь на отдыхе в Черногории, наш сегодняшний интернет-гость сразу откликнулся на просьбу ведущего музыкальной рубрики «Петропавловск kz». За окном — живописный залив после дождя, проплывающий корабль. Все это располагает к неторопливой приятной беседе. И Вячеслав Малежик поделился своими воспоминаниями с нашими читателями.

— Вячеслав Ефимович, для начала расскажите, пожалуйста, что это была за история с бас-гитарой Буйнова?

— Да, забавная ситуация была (смеется). Это когда мы потеряли во время гастролей по Украине двух музыкантов: бас-гитариста Женю Казанцева и барабанщика Володю Полонского. В силу того, что Буйнов — достаточно грамотный музыкант, он взял бас-гитару, а барабанщиком сначала был, если мне память не изменяет, наш звукорежиссер, потом пришел Багрычев. Буйнов некоторое время был басистом, и случилось так, что когда мы работали, по-моему, в Воронеже, у него бас-гитара начала выполнять функции антенны, принимать первую программу радио. Причем не могли исправить почему-то, не знаю почему. Чтобы радио не мешало, убиралась ручка громкости. Шел концерт, и Саша Барыкин пел «У той горы» Тухманова, может быть, помнишь?

— Конечно, замечательная песня!

— У него там была такая длинная пауза. «И было…» (напевает). Он делал длинную-длинную паузу и потом вступал: «…это море…» Следовал заветам Станиславского, который говорил, что по паузе можно определить качество актера. И Буйнов не убрал ручку громкости в полной тишине, когда зал и мы, музыканты, ждали вступления Барыкина. В этот момент диктор из первой программы произнесла: «Поет Иосиф Кобзон». Дальше мы, в общем-то, с трудом доиграли эту песню, потому что был смех в зале, на авансцене и прочее. А у меня была очень похожая ситуация. Будучи, скажем так, уже самостоятельной творческой единицей, отдыхал где-то под Сочи, ко мне приехал один из организаторов и сказал, что в концертном зале парка имени Фрунзе свободный день. Говорит: «Давай организуем концерт, тем более не надо платить никакой аренды». Я ему говорю: «Ты за два дня ничего не сможешь сделать» (послезавтра концерт должен был быть, а перед пустым залом выступать, само собой, не хочется). Он говорит: «Ну, сколько продадим билетов, столько денег и соберем». На следующий день я уезжал в Красную Поляну, мы договорились, что я оттуда сделаю звонок, если будет совсем никак, то отменим этот концерт. С утра в день назначенного концерта я из телефона-автомата набрал номер того администратора, и пока шли зуммеры, услышал в трубке программу «Радио России». По иронии судьбы, там шла передача, в которой участвовал мой соавтор Александр Смогул. Ему задается вопрос: «Скажите, Александр, когда нужно уходить со сцены поэту, певцу?» Он говорит такую фразу: «Если у человека есть хотя бы один слушатель или читатель, то он должен писать и выступать на сцене». И когда сняли трубку, я говорю: «Ребята, я не спрашиваю, сколько вы продали билетов, я приеду песни петь!»

— Да, интересно! Вячеслав Ефимович, поговорить сегодня хотелось бы не только о «Веселых ребятах», но и о «Голубых гитарах» и «Пламени»…
— А по «Веселым ребятам» ничего не интересует больше? (смеется)
— Очень интересует! Особенно тот состав — Бергер, Лерман, Алешин…
— Я тоже был в том составе.
— Да. Так вот, просто уникальное звучание. Жаль, что потом Слободкин постепенно это растерял…

— Дело в том, что, на мой взгляд, Слободкин, как в футболе говорят, все время пытался ротировать состав. Он считал, что это будет подстегивать музыкантов, и не будет застоя в организме. С одной стороны. А с другой, если у кого-то такая постановка вопроса способствовала росту, то у меня, например, опускались руки. Кроме того, гастроли тогда были достаточно интенсивными, где-то процентов 75 времени мы находились на гастролях, и вот этот момент биологической совместимости выходил на первые роли. Ну, примерно так же, как дрейфующая станция «Северный полюс», или как в космосе летают, там если люди психологически несовместимы, то уже сам понимаешь. Если обратишь внимание, может быть, тебе никто не говорил, то все «расходы», скажем так, Юрьев день, когда все разбредались в какие-то коллективы, происходили где-нибудь в апреле месяце. Потому что все друг другу осточертевали и писали заявления.

— А как пришли к нему?

— Перед моим приходом Слободкин устроил первый такой, как нынче говорят, кастинг. Было объявление в «Вечерней Москве». Он всех уволил и решил набрать новых музыкантов, прослушал более пятисот человек. Меня, скажем так, отрекомендовали. А очень много людей пришло с улицы, много музыкантов, которые потом проявили себя. Прослушался Игорь Иванов. Еще была такая Наташа Фраерман, потом она вышла замуж, фамилия у нее была Капустина. Она спела арию Марии Магдалины из оперы «Иисус Христос-суперзвезда». Потом уехала в Америку и организовала там со своим мужем группу под названием «Черное и белое». Все остальные были, в общем-то, значительно слабее. Слободкин, по-моему, первый, кто догадался, что артисты, особенно парни, должны обладать сексуальной привлекательностью. Я пришел из рок-н-ролльной системы, думал, похвастаюсь, как я умею петь и свалю. Час пропел на сцене. Самое интересное, что это происходило в день моего рождения — 17 февраля. И после того как Паша меня прослушал, они с Таней, его тогдашней женой, определяли, могу ли я быть фронтменом со своими внешними данными. Опять же, исходя из своих внутренних характеристик, если бы я собирался идти в «Веселые ребята», то бы, наверное, волновался
и завалил это прослушивание. Но постольку поскольку мне было «до фонаря», я был принят в тот состав. Через некоторое время Слободкин «призвал» Лермана, Лерман притащил Алешина, Буйнов вернулся из армии. Барыкин пришел месяца, наверное, через два, и Паша посадил его в глубокий «запас», как в футболе, Саша выходил и пел одну песню.

— Вот, кстати, по поводу Барыкина — он ведь три раза уходил и возвращался?
— При мне он ушел один раз, как раз тогда развалился весь состав «Самоцветов», и его сманили в их новый вариант. Очень смешно там получилось. Мы в «Веселых ребятах» пели, как тогда было модно — под «Юрай Хип», с такой крупной вибрацией. «Разве может быыыть без снееега вьуугаа…» (напевает).
— «Когда молчим вдвоем» — это шедевр…

— Это ты про песню говоришь, а я говорю о манере пения (улыбается). Это другой разговор. Но когда Саша Барыкин пел после Валентина Дьяконова «Лейтенант израааненный прохрипел: впереоод!»… (смеется) На самом деле Барыкин был чуть-чуть «не от мира сего», не всегда дружил с холодным рассудком. Во всяком случае, я с Сашей жил в одной комнате на гастролях почти год, и обычно, скажем так, «диспозицию раскладывал по полочкам». После чего он со мной соглашался, но, выйдя к Слободкину, «резал правду-матку», чем наживал себе неприятности. Но, постольку поскольку он нравился девчонкам в зале, то его очень долго держали. В принципе, тот вариант «Веселых ребят», который ты назвал, помимо того что был достаточно неординарным с точки зрения творчества и личностного начала, еще и чисто внешне был…девки умирали от нас! (улыбается) Когда открывался занавес, был некоторый такой вздох… Фотография все-таки, наверное, не в такой степени дает ощущения, но, поверь мне, это действительно было здорово! Вот сейчас моей жены нет рядом, она могла бы подтвердить (смеется).

— У меня до сих пор хранится миньон с песнями «Если любишь ты», «Ну что с ним делать», «Варшавский дождь», «Чернобровая дивчина»…
— Я пел эти песни в концерте, но они были записаны до моего прихода. «Если любишь ты», «Чернобровая дивчина» — это поет Саша Лерман в унисон с Лешей Пузыревым. «Варшавский дождь» Лерман поет сольно, целиком. А на записи «Ну что с ним делать» он спел оба голоса. В концерте мы с ним эту песню пели на пару, я пел сверху. К сожалению, знаешь, какая со мной произошла история… Тогда в моде было групповое пение, и Слободкин про меня говорил, что, вот у тебя очень индивидуальный голос и, к сожалению, ты окрашиваешь группу в свой тембр, неважно, где ты поешь — снизу, сверху. Поэтому меня не очень-то занимали в записях песен. И я вместо того, чтобы радоваться своей индивидуальности, тому, что я могу стать в большей степени солирующим певцом, расстраивался, что меня не задействуют в работе с группой, понимаешь? Было ощущение: что ж такое, все нашли место, куда уходить, в том числе и Буйнов тогда ушел в группу «Цветы», съездил с ними в один тур. И тут меня пригласили в «Голубые гитары», мой дружок Витя Дегтярев. Получилось так, что полсостава ушло из «Веселых ребят», но вернулся Саша Лерман, который до этого уходил в «Добры молодцы». Если ты помнишь, на пластинке «По волне моей памяти»…

— Конечно, «Сердце, сердце»…
— Да. Там написано…(вспоминает)
— Вокальная группа «Добры молодцы».
— Да-да. Видишь, как ты осведомлен хорошо.
— А я вырос на этом.
— Я понимаю, что ты на этом вырос, но тогда же информации было довольно мало. Так что приятно, что ты знаешь. А кто играл соло на гитаре в песне «Алешкина любовь»? (напевает)
— Нет, не знаю, а кто?
— Это играл Юрий Валов. Там вообще, можно сказать, сборная страны записывала тогда.
— Это точно. Возвращаясь к «Голубым гитарам». Был такой мюзикл — «Красная Шапочка, Серый Волк и «Голубые гитары». Вы не знаете, почему на пластинке вышли только фрагменты из него?

— Дело в том, что я не участвовал в записи, хотя был первым Серым Волком. Эта опера, как называл ее Игорь Гранов, не имела успеха, помимо «Первого поцелуя» там, в общем, шлягеров-то и не было. Если честно. Зрители принимали ее так, весьма посредственно, и Гранов не мог самому себе признаться, что он и соавторы написали не очень хороший материал, а все шишки сыпались на главных исполнителей. Какой-то момент я терпел, но, в конце концов, послал его, как сказать, публично. И мне было предложено уйти.

— И так Вы ушли в «Пламя»?

— Не сразу. Были гастроли, когда мы чуть-чуть остыли и когда Гранов начал меня убеждать, что я не должен уходить, я сказал: «Игорь Яковлевич, все равно эта болячка, которая прорвалась сегодня, снова назреет и произойдет та же самая история». Но, в принципе, состав в «Голубых гитарах» был достаточно любопытный. Гранов, при всем при том, что не сделал такой навороченный и «моднявый» состав, как «Веселые ребята», тем не менее, сделал такой концерт-дивертисмент, начиная от каких-то частушек и кончая рок-н-роллом. Там была группа, как мы назывались, «битлов», играли стандарты на английском языке, начиная от «Битлз» и заканчивая Джимми Хендриксом. Довольно интересная, приличная концертная программа была на самом деле. И у нас были такие симпатичные музыканты из московского андеграунда, такие как Дюжиков, Валов, Дегтярев, потом я притащил туда Пузырева и Казанцева. Так что мы там довольно лихо играли рок-н-ролл. Знаешь, меня всегда умиляла вот эта вот мысль, что наш рок-н-ролл взорвал устои советского строя. Все это в значительной степени чепуха.

— Согласен!

— То, что с рок-н-роллом боролись советские органы — все это НЕПРАВДА. Борьба происходила в силу того, что то, наше новое поколение, сочинявшее песни в стиле биг-бит или потом рок-н-ролл (в том числе, наверное, и я, в какой-то степени), вступило в резкую конкурентную борьбу с песнями, написанными маститыми авторами, которые расположились около вот этой «кормушки» под названием «авторские права». И, дабы нас «отсечь», нас обвиняли во всех смертных грехах, и разговор о том, что мы «льем воду на мельницу империализма» — это был не более чем «инструментарий» для того, чтобы нас затоптать, вот и все.
А «Голубые гитары» для меня важны вот чем. В «Веселых ребятах» был определенный «интернат», надо было очень точно петь по расписанным партиям, шаг в сторону — побег. А здесь Гранов отдавал себя «на растерзание», и если уж что-нибудь совсем как-то не совпадало, причем не с его мнением, а с мнением окружающих, то он мог сказать: «Мне это не нравится». У меня в «Голубых гитарах» появилось право на ошибку, и, если говорить о том, что со мной произошло, с точки зрения становления как артиста, то это для меня было мощной платформой, где я в значительной степени сделал себя.

— Вячеслав Ефимович, а «Пламя»?

— Ну и вот, поругавшись с Грановым и написав заявление, я ушел. Вольных хлебов-то особо долго не было…(задумывается) В это время ушел из «Пламени» Валентин Дьяконов, и они искали артиста, похожего на него. Но я и Дьяконов — это достаточно далеко, он такой русопятый лирический герой, а я со своим хриплым голосом, в общем-то, не особенно вписывался в стилистику «Пламени». И самое интересное, что на протяжении первых лет я был все время в подвешенном состоянии и меня, например, не фотографировали ни на пластинки, ни на афиши. Когда, например, поехали на Кубу, на фестиваль молодежи и студентов, меня не взяли, а взяли рабочего сцены. Все время я был первым кандидатом на то, чтобы меня «вышибить» оттуда, слишком уж мой голос был не в стилистике «Пламени». Но, тем не менее, я пел все, что мне давалось, и меня зрители принимали, понимаешь? За счет этого меня не выгоняли. А когда я спел «Двести лет» и ее сняли, то уже я начал диктовать условия, я уже отказывался сниматься в ансамбле «Пламя». Несмотря на то, что я проработал там на протяжении восьми лет, я так и не стал таким «пламеневским», что ли, лицом. То есть, когда нужна было фотография, там был Юрий Петерсон, Ира Шачнева, Дьяконов Валентин (он снова возвращался при мне), но никак не я. При этом, когда мы приезжали в Москву, я пел до семи-восьми сольных песен. Но как только мы уезжали на гастроли, меня решали проучить, и программа начиналась с песни «Двести лет», чтобы «поднять» концерт. Потом я сидел за кулисами до конца, чтобы поставить восклицательный знак — выходил и пел песню «Лилипутик». Поэтому у меня такая судьба, с одной стороны, я проработал в вокально-инструментальных ансамблях, с другой стороны, наверное, так и не стал какой-то заметной фигурой в составе этих ансамблей.

— Ну, почему же не стали…

— Но, может быть, и слава Богу… Кстати, не знаю, в курсе ты или нет, мы с Юрием Валовым где-то на протяжении полутора лет в газете «Аргументы недели» вели рубрику под названием «Поп-треп». Думаю, что, наверное, в Интернете можно найти. Мы с Валовым брали интервью у старых музыкантов, причем без «желтизны». Там было много персонажей. И мы пытались выяснить ситуацию — почему, скажем, старыми песнями о главном стали те, что пели вокально-инструментальные ансамбли, и практически мало что из московского рок-н-ролла стало популярным. Во всяком случае, мне никто из интервьюируемых не смог дать определение, что такое рок-музыка. Я думаю, что ты тоже не сможешь дать…(улыбается)

— Не смогу.
— Там много вещей говорилось, и про то, что гитары как-то должны звучать, еще что-то. Но точного определения, что же из себя представляет рок-музыка, так никто и не дал.
— Думаю, что и не дадут. Вячеслав Ефимович, спасибо огромное!
— Спасибо и вашему изданию! До свидания!

P.S.

Работая над материалом, вспомнил, как в начале 90-х мне попала в руки газета с интервью Александра Смогула — соавтора, о котором упоминает Вячеслав Ефимович. Там он, в частности, имея в виду тогдашних попсовых «звезд», говорит о том, что «это все отойдет, а Малежик останется». Прошел значительный отрезок времени. Я не стану называть фамилии, лишь констатирую — действительно, «отошли». Давайте-ка и я подхвачу эстафету и в свою очередь скажу: «А Малежик останется…»

Дмитрий Авдеев,
Северо-Казахстанская областная газета «Петропавловск.kz», ИА Rex-Казахстан, 25.09.2014