Рок до рождества Макара
Шлягеры «Мозаика», «Острова», «Провинциалка» взорвали хит-парады «ЗД» второй половины 80-х — а других авторитетных чартов в СССР практически и не было. Так же как и музыкальных журналов (поп-рок-формата), вороха глянцевых таблоидов о жизни звезд и привычной сегодня широчайшей палитры разноформатных музыкальных теле- и радиоканалов. Любая пластинка единственной в стране государственной фирмы «Мелодия» с музыкой, хоть на пару гитарно-клавишных аккордов отличавшейся от пронафталиненной совэстрады, вызывала ажиотаж в магазине грампластинок на Калининском проспекте (Новом теперь Арбате).
Вот и дебютная пластинка «Кафе «Саквояж» группы Вячеслава Малежика в первый день продаж собрала тогда длинную очередь у входа, а потом разошлась по стране грандиозным тиражом в 2 млн копий. В отличие от Запада, артист от такого успеха мультимиллионером, конечно, в одночасье не стал (деньги забрало рабоче-крестьянское государство, выплатив своим талантам гонорары по копеечным ставкам), но «молодой исполнитель», стремительно набиравший славу и популярность, благодаря этому успеху навсегда вошел в энциклопедии и музхроники как «популярный советский и российский эстрадный певец, поэт, композитор», ставший впоследствие еще и заслуженным артистом.
Однако в 1987 году, когда поп-эстрадная популярность раздувалась как тесто на дрожжах, Вячеслав Малежик был обвешан уже увесистым творческим багажом более чем 20-летней истории. Одни из первых советских рок-групп «Ребята» (1967–1969) и «Мозаика» (1969–1972) были и делом его рук, но, увы, эпоха советской битломании никак не отражалась (опять же в отличие от Запада) тогдашней партийной (другой не было) прессой и почти не сохранилась на носителях, за исключением редких съемок и малопригодных магнитофонных записей. Чудом сохранившуюся запись группы «Мозаика» 1972 г., сделанную в Доме звукозаписи, музыкант выложил недавно на своем сайте под названием «Полезные ископаемые», но творческий зуд не давал покоя. Наконец, он собрал старых друзей и коллег — Ярослава Кеслера, Александра Жестырева, Юрия Валова — и предложил «ребятам» тряхнуть стариной. К грандам присоединились гитарист Валерий Стуров и звукорежиссер, контрабасист Олег Завьялов. Музыканты постарались максимально воспроизвести аутенчичный «звук прошлого». Так родился новый альбом старых песен «Навсегда», что и стало поводом встретиться с легендарным Малежиком. Впрочем, патетика рока того времени вызывает сейчас у г-на Малежика только иронию: «этот длинный хаер, расставленные ноги в лосинах…» «На сегодняшний день я бы не стал так сочинять, — признается музыкант, — мне бы это показалось жутким графоманством, а тогда было ощущение, что мы, как миссионеры, несем свет людям».
Разговор с музыкантом, впрочем, вышел далеко за рамки чисто «музыкальной ностальгии», ибо непростые судьбы советского рока тесно переплетены с непростой судьбой самой страны…
Богоизбранные Англия с Америкой…
— Миссионерство, о котором ты сказал, заключалось в том, что вы открывали неизведанные тогда жанровые территории — собственно рок-н-ролла, блюза, кантри, даже психоделики, помимо, разумеется, вечной романтики. Этими звуками жило поколение, и слушать «новый старый» альбом «Навсегда» было безумно интересно. Вопрос мотива лично у меня не возникает. Но читателям, думаю, все-таки надо объяснить подоплеку…
— Самая «молодая» песня «Легче встать и уйти» была придумана аж в 1972 г., остальные еще старше. Самая «старая» — «Встреча» Ярослава Кеслера — 1963 года! Я довольно давно думал о том, чтобы эти песни записать, потому что во многих интервью рассказывалось о том, что я один из первых людей, которые спели рок-н-ролл (в нашей стране), но при моем багаже и портфолио, в которое входили и «Провинциалка», и «Мозаика», мало кто в это верил. Вот я и решил сделать запись, чтобы уничтожить эту голословность. Но боялся, что того куража, который присутствовал у нас во время живых выступлений в те годы, на громкой аппаратуре, уже не будет. И возраст не тот, и усталость… Это все мешало. С другой стороны, возможности звукозаписи сегодня таковы, что эти недостатки вполне можно было компенсировать возможностями современной техники, моим опытом и мастеровитостью музыкантов. Однако когда мы начали записывать — этот свет и молодую энергию все почувствовали, появилась эрекция для записи, что немаловажно в творческом процессе, как и оргазм. (От души смеется!)
— Ностальгия и ретроволна в последнее время стали устойчивым социокультурным трендом, вслед за популярными фестивалями с музыкой прошлых десятилетий накатила целая волна — от моды до кино…
— Кстати, это обстоятельство тоже стало для меня своего рода «последним толчком» — фильмы, которые стали сильно популярными и, на мой взгляд, сильно искажающими действительность: «Стиляги», «Оттепель» и особенно «Фарца». Для меня было просто отвратительно, что из фарцовщиков сделали героев, которые чуть ли не свергали с пьедестала большевистский тоталитарный строй…
— По сути они действительно свергали, разве нет?! Продвигали в общество зачатки здоровых рыночных отношений, в итоге все-таки сменивших опостылевший всем «развитой социализм», но сильно за это пострадали. Сколько об этом рассказал бы сейчас великий продюсер Юрий Айзеншпис, светлая ему память! И разве в этих фильмах не прочитываются крайне смелые стейтменты, например, о беспределе т. н. «силовиков» и подавлении инакомыслия, учитывая не только «темное прошлое», но и сегодняшние реалии?
— Ну, то, как это было показано и трактовано (может, и талантливо с точки зрения искусства кино), совершенно тем не менее не соответствовало действительности. Честно говоря, фарцовщики тогда большим уважением, даже среди нас, музыкантов (людей, по определению продвинутых и мысливших достаточно критически), не пользовались. Ребята сшибали деньги, наживались на нас. Для музыкантов, правда, была определенная скидка при покупке. Но, в общем, они явно не были героями тех далеких дней. Для меня те времена, когда я был молодым, видятся из сегодняшнего далека достаточно радужными, светлыми, яркими. И меня очень расстроило, например, в фильме «Стиляги», что все было сделано в каких-то мрачных черно-белых тонах, будто мы были больше похожи на хунвейбинов (штурмовые отряды фанатиков времен китайской коммунистической культурной революции 1960-х гг. — «ЗД»), шагающих по улице Горького…
— А мне, наоборот, показалось, что мрачная советская действительность была слишком приукрашена неправдоподобно глянцевыми картинками, которые не то что в 60-е, а даже в 70-е годы, когда, собственно, я и начал осознавать мир вокруг себя, что-то не припоминаю…
— Да, там очень яркий образ именно этой компании стиляг, а весь остальной социум вокруг них был как раз показан очень серым.
— А разве не так было?! Я сам помню удушливо-фанатичную атмосферу комсомольских собраний и программу «Время» — «это все о нем и немножко о погоде». Кстати, почти как сейчас — на тех же заседаниях в Думе или в той же программе «Время»…
— Конечно, не так! Процитирую тебе одну свою приятельницу, которая тогда летала стюардессой по заграницам, — она говорила, что более модных и красивых девушек, как на улице Горького (нынешняя ул. Тверская. — «ЗД»), ни на каких Елисейских Полях встретить невозможно.
— Слава! Все стюардессы, летавшие тогда по загранкам в спецотряде «Аэрофлота», во-первых, стучали в КГБ, а во-вторых, красота русских женщин не отменяла безысходной мрачности совкового бытия, а из «модных» нарядов у них, как правило и в основной массе (за вычетом партноменклатуры, торговли и той же фарцы), было одно перелицованное платьишко, которое берегли отчаяннее, чем курица яйцо, в отличие от беззаботных барышень с Елисейских Полей…
— Это неважно! Поскольку я, например, не имел тогда возможности попасть на Елисейские Поля…
— …вот видишь!
— …то система координат была немножко другая, и моя жизнь, как и у моих сверстников, была достаточно ярко окрашена.
— Повезло тебе и твоим сверстникам!
— Ну что значит «повезло»?! Ну, повезло, хорошо! Когда я был на концерте Пола Маккартни на Красной площади, я посмотрел вокруг и подумал про себя: «Чего это тут такие люди собрались, битые молью?» Но когда они вместе с Маккартни запели припев «We can work it out» («Все в наших руках»), я вдруг понял: они же все оттуда, из того времени, свернутые на «битлах»! Понимаешь, меня расстраивало то, что сегодня в черно-белых тонах изображают ту действительность, дабы показать, насколько, мол, хорош сегодняшний социум, как классно вся эта гламурня живет сегодня. И мне хотелось немножко защитить, прийти на помощь моим сверстникам, которым подспудно как бы объясняли, что ваша-то жизнь прожита зря, в дурном андеграунде, как в книжке Кобо Абэ «Женщина в песках», когда они жили в песках и все время рыли себе какие-то ходы… Да, все недостатки того времени я знаю. Жизнь все равно не вернешь назад, как пелось в одной популярной песне. Но и та жизнь тоже была яркая, и я это хорошо помню.
— И альбомом «Навсегда» вместе с «ископаемым» рок-н-роллом вы, значит, воссоздаете атмосферу «яркой жизни» тех времен?
— В какой-то степени да. Кстати, если уж говорить о достоверности, то тогда слово «стиляги» не было распространено. Называли как угодно — «штатниками», «фирмачами», но не «стилягами». А к рок-н-роллу я пришел оттого, что переехал на Юго-Запад, к метро «Проспект Вернадского», и там был такой элитный по советским меркам квартал, где с одной стороны жили кагэбэшники, а с другой — журналисты-международники и дипломатические работники, которые имели возможность привозить из-за границы эти самые пластинки (с рок-н-роллом). Поэтому мы были довольно информированы, и тот вакуум, который у нас был в душе, заполнялся чтением книг, изучением музыки, вплоть до того, что мы сами придумывали себе мир, потому что вакуума в принципе быть не может. Тогда для меня Англия с Америкой были какими-то богоизбранными странами — на грани рая. И когда я попал в Америку в первый раз, для меня любой афроамериканец, как говорят сейчас (а раньше это был просто негр), который сидел в даунтауне и стрелял квортеры (25-центовые монетки. — «ЗД») на дозу героина, был для меня АМЕРИКАНЦЕМ, и я чувствовал себя все равно ниже него, хотя у меня в тот момент уже и была на кармане тысяча долларов, с которыми я приехал. Мне понадобилась пара поездок туда, чтобы привести себя в (психологическую) норму и понять, чего я стою.
— И это было следствием тех «радужных, ярких и светлых времен», которым ты теперь поешь такую осанну — даже своим альбомом, как выясняется…
— Да, это было следствием. Но могу сказать, что когда я слушал по радио на длинных волнах «Битлз» (в СССР FM-частоты были запрещены для публичного использования, а заграничные радиостанции с трудом можно было услышать на крайне нестабильных диапазонах СВ, ДВ и КВ, которые к тому же глушились. — «ЗД») и не знал, уйдет волна или нет, то кайф этот был в итоге круче, чем потом, когда я все это слушал уже на хайфайной аппаратуре с чистейшим звуком. Не знаю, может, меня надо назвать извращенцем, ха-ха! Безусловно, любое явление — это палка о двух концах, и там, где начинаются преимущества, тут же начинаются и недостатки. Расхожее, например, суждение о рок-н-ролле как могильщике советской жизни, который, значит, душили, давили. Проводя как-то с моим соратником Юрием Валовым большой анализ для колонки «Поп-треп» в одном из еженедельников, я брал много интервью у людей нашего поколения и выяснил, что тот же рок-н-ролл «гоняли» не из-за того, что он был «идеологически неблагонадежной» музыкой американцев, а из-за банальных меркантильных мотивов. То есть официальным советским композиторам (членам Союза композиторов. — «ЗД»), которые кормились от авторских, было невыгодно появление конкурентов.
— То есть ты хочешь сказать, что розовый КГБ, пушистое Политбюро и добрейшая советская цензура просто мечтали забить эфир круглосуточным рок-н-роллом на всех двух каналах советского ТВ и трех радиостанциях, а им, бедолагам, не давали это делать зловредные и корыстные советские композиторы?
— Политбюро не мечтало, им было скорее всего все равно, а люди, которые сочиняли песни в старом и привычном ключе, использовали свое положение и идеологическую демагогию, чтобы не пустить к кормушке конкурентов. Думаю, режим обращал на это внимание значительно меньшее, чем сейчас об этом говорят. Кстати, я анализировал людей, которые были тогда в рок-н-ролле, и это в основном были дети высокопоставленных чиновников, потому что они просто могли купить гитары и другую дорогостоящую аппаратуру...
— И имели, наверное, все-таки больше свободы для творческого «блуда», чем другие. Их не прессовали…
— Просто было больше возможностей. В этом дело. Например, первую группу Градского «Славяне» курировал Михаил Александрович Шолохов (советский писатель, автор «Тихого Дона». — «ЗД»), у которого внук Миша Турков был ритм-гитаристом. А у Стаса Намина вообще группа называлась «Политбюро» — еще до «Цветов». Там помимо самого Намина (внука Микояна) были и Гриша Орджоникидзе, и Володя Уборевич (тоже внуки партийного вождя и военачальника. — «ЗД»), и Леша Шачнев, сын композитора Юрия Цейтлина. Тогда очень любопытно все было....
«Наташка» стала бы «Тангейзером»...
— То есть когда вы занялись рок-н-роллом в 60-е, вам было невдомек, что вы ступили на скользкую тропу запретной и крайне не поощряемой режимом деятельности?
— Запретной? Конечно, чувствовали! А поскольку мы одними из первых запели (рок-н-ролл) на русском языке, то наш протест заключался в длине наших волос и в том, что это были электрогитары.
— Да, я очень хорошо помню эти ощущения детства — любой электрогитарный фузз или запил на потертых магнитозаписях воспринимался сознанием и слухом как что-то вопиюще и сладостно антисоветское…
— Дело в том, что нами было довольно сложно управлять, поскольку всю аппаратуру мы купили со своих сбережений, по причине чего ни от кого не зависели. Меня больше вызывали не из-за музыки, а из-за того, что я носил длинные волосы, — на военную кафедру в институте. Требовали постричься, потому что это не соответствует образу советского студента.
— И?
— Я спрашивал: а как же Карл Маркс и Фридрих Энгельс волосы такой длины имеют? У людей все перегорало, и мне кричали: вон отсюда!..
— Не боялся, что исключат, выгонят, затопчут?
— Это же была самодеятельная группа, а самодеятельность была нужна. Все время шли какие-то соревнования между факультетами, институтами — у кого, мол, круче самодеятельность. Так что мы были уверены в себе, и в итоге деканат пришел к нам с поклоном. Хотя время от времени нас выгоняли из ДК и разных баз, где мы хранили аппаратуру и репетировали, как раз из-за того, что спели чего-то не то. И мы переезжали — с юрфака МГУ в ДК МИИТа, например.
— А что «не то» пели-то: «В окне Наташка мечется, она на третьем месяце, а у девчонок без ребят глаза, как у икон, грустят»?
— Могу сказать, что «икон» вообще не тронули…
— Понятно — тогда в фаворе был воинствующий атеизм…
— …а «на третьем месяце» мы сами испугались. Я тогда на третьем курсе в МИИТе учился, это был сумасшедший шлягер, но, чтобы избежать нежелательного резонанса, мы сами поправили текст.
— И на каком Наташка оказалась месяце?
— Ни на каком: «В окне Наташка мечется, как дерзкая разведчица». Но получилось ровно как в поговорке «Бог шельму метит». Я принес эту песню на фирму «Мелодия», когда там выпускали мой первый диск, и худсовет зарубил именно эту песню как раз за «разведчицу». В общем, бред какой-то.
— Мол, неуважение к советским разведчицам сквозило во фривольном куплетишке, да?
— Что-то в этом духе. На самом деле впоследствии, когда я уже работал во всяких вокально-инструментальных ансамблях (ВИА), то понял, что если музыканты или народ переделывают песни на какой-нибудь фривольный лад (как «леденец лизал лиловый» в моем «Лилипутике», не говоря уже про разные рифмы к разведчице — «мечется, как дерзкая минетчица» и т. д.), то это верный показатель успеха. А недавно я слышал, что кто-то перепел этот шлягер на мотив лезгинки, и слова переписали: «А у девчонок без ребят глаза, как звездочки, горят». Там по-другому — решили быть «конфессионально корректными».
— Вот видишь, Слава, какую циклическую загогулину совершила история! Сейчас, появись твоя песня в актуальных хит-парадах и горячих ротациях, а не в ностальгическом альбоме, помимо «третьего месяца», за который тебя измордовали бы ревнители семейных ценностей вроде милоновых-мизулиных, еще бы и разные чаплины предали тебя анафеме за богохульство по поводу «иконы»…
— Ну да, сравнили бы с «Тангейзером» в новосибирском театре, ха-ха-ха!
— Это нормально? Что скажешь, как былой рокер, странно ностальгирующий по прошлому, о нынешней атмосфере охоты на ведьм, церковном экстремизме в светском вроде бы еще государстве, наковыривании «духовных скреп», поисках врагов народа и пятой колонны за каждым столбом и прочем актуальном мракобесии? Может, опять пора превратить гитару в орудие протеста? Или хотя бы — фигу в кармане?..
— Думаю, это больше имитация бурной деятельности депутатами и прочими товарищами…
— И?.. Всё?!
— Мне сложно об этом говорить, потому что еще с советских времен во мне сидит настолько мощный редактор, что я заранее думаю, обижу ли я какой-нибудь неосторожной фразой кого-то — мусульман, пожилых людей, кого-то еще. У меня есть песня про рыбаков: «Ты бы знала, какие у моря глаза голубые, когда юные жены наш сейнер встречают в порту». Но у моряков-то не только юные жены, и чтобы не обидеть кого-то, я подумал и переправил на «верные жены».
— Щепетильность вселенского масштаба! А разве все жены верные, особенно если по полгода в одиночку?! А «Наташка на третьем месяце»?!
— Я же сказал, что тогда мы это не спели. Это сейчас, для альбома, она вернулась к каноническому виду (на фразе «канонический вид» мы оба почему-то смеялись до икоты. — «ЗД»).
— В отличие от канонических теперь «Битлз» ты тем не менее пошел другим путем — вместо ремастеринга старых записей вы переписали все заново…
— Чтобы сделать мастеринг, нужны качественные звуковые дорожки на широких пленках. Их нет. Это большая проблема — не только моя или нашей группы «Мозаика», а практически всего «ископаемого» советского рока. Мне немножко обидно, что наше поколение, к которому принадлежу я, Александр Лосев, Стас Намин, Вячеслав Добрынин, Александр Градский, оказалось в некотором вакууме в силу того, что у нас тогда не было возможности записать всю нашу музыку, а ее было очень много! Не было таких студий. Бардам было проще, они могли все записать с одним магнитофоном, а нам нужен был пульт, чтобы прописать барабаны, гитары, бас-гитары, клавишные. Поэтому я и решил показать сейчас, что не самые плохие песни были в домакаревичевскую эпоху.
— Домакаревичевская эпоха? Прелестное определение!
— Ну да… До прихода Рюриковичей… Или до рождества Макара, ха-ха-ха!
— Ой, нарвешься-таки на анафему.... А когда вы начинали, что было пределом мечтаний? Пластинка на «Мелодии», всесоюзный эфир на «Песне года» — или понимали, что даже не стоит рыпаться?
— Песню «Наташка» мы даже спели на телевидении. Была такая программа «Эстамп», и с одного показа она стала хитом. А потом она должна была еще раз выйти, мы даже ее отсняли в молодежной редакции ЦТ, но Саша Масляков, который учился со мной в одном институте, сказал: «Старик, мне эта песня про разведчицу не нравится, я ее выкидываю». И ее выкинули, а так, может быть, история нашего рок-н-ролла сложилась бы и по-другому. (Заразительно смеется.)
— Чтобы все это осознать и прочувствовать, надо послушать альбом «Навсегда» целиком, что, с твоего любезного разрешения, мы и делаем, давая эту возможность всем любителям музыки на сайте «МК»!
— Более того, у любимого «МК» — право «первой ночи»! Пластинка еще нигде не опубликована.
— С ума сойти! Миллион благодарностей!
Послушать песни из альбома "Мозаика Навсегда" вы можете, нажав ниже на ссылку "Источник" !
Артур Гаспарян, "Московский комсомолец" N 26873 от 31.08.2015
