Не хочу, чтобы меня жалели
«В один миг разучился петь, играть на гитаре и ходить». Это он сам про себя сказал, когда немного отошел от перенесенного инсульта. Тогда, летом 2017-го, казалось, что дела плохи, и песня Малежика спета — в том смысле, что не будет больше концертов, выступлений. Но через несколько месяцев он встал, взял гитару и запел. Наверное, потому что без этого жизнь не мила…
— Вячеслав, ну вы уже потихоньку выступаете, да?
— Ну да. Во-первых, это пример для людей, которые попали в схожую ситуацию. В общем-то у нас уже не изучают «Как закалялась сталь» и «Повесть о настоящем человеке». Ну а потом, это больше нужно мне. Люди, которые приходят на мой концерт, видят, что у меня со здоровьем не очень все хорошо, аплодируют интенсивнее. И я чувствую, что я артист, что мне нельзя склады вать оружие.
— У вас всегда была такая насыщенная жизнь, проходила таком активе. Когда прошлым летом все это случилось, какие мысли приходили голову?
— Главная мысль — что мы, в общем, ничего не шаем, все за решают там… ешь, раньше очень кокетливо чал на вопросы по поводу своей «дороги к храму», всегда внедрял туда нотку какого-то атеизма, который крепко мне привили в школьные и институтские годы. Моя гордыня не давала мне покоя, и я не смирялся. Всегда рассуждал так:раз мне даны воля и мозги, то почему я должен во все это верить, почему не должен подвергать сомнению? А оказывается, сомневаться не нужно. Я убедился в том, что рядом со мной присутствует тот же ангел-хранитель, который у меня и был до сих пор и который с какой-то целью уберег меня от летального исхода.
— Значит, и отчаяния не было? Если «ничего не решаем»?
— Нет, ну все-таки вот эта формула «делай что должно и будь что будет», она присутствует во мне. И я в общем-то решительно боролся. Хоть и положение было непростое — инсульт, потом пневмония… Вот когда еще пневмония эта прицепилась — какой-то страх появился. А до этого я улыбался, шутил. Когда лежал в больнице, общался с медсестрами,
соседями по палате. Тут, конечно, артист во мне просыпался.
— Так у артиста и могло возникнуть отчаяние. На гитаре играть не может, петь не может. Да что там — есть даже не может!
— Да, я выглядел, знаешь, как Терминатор. У меня была такая трубочка, меня кормили через нос. Месяца полтора это продолжалось… Вообще хочу сказать, мы часто себе пророчим какие-то вещи, о которых не стоит говорить. Помню, на одном из концертов я произнес шутку, и она имела довольно любопытное продолжение. Из зала спросили: сколько мне лет? Я ответил, что мужчине столько лет, сколько его любовнице. Тут же пришел вопрос: а сколько лет любовнице? И я, опять же кокетничая, ответил, что если продолжится в том же духе, то скоро мои любовницы будут носить памперсы. После концерта ко мне подходит один дядька и говорит: «А тебе в голову не приходило, что в старости тоже памперсами пользуются?» И вот я прошел через памперсы…
«Когда зал встал, у меня выступили слезы»
— Не думали тогда о том, что больше несможете выступать?
— Я не позволял таким мыслям приходить мне в голову. Практически через неделю Татьяна мне в больницу привезла гитару. Левая рука функционировала как у здорового человека, я аккорд взял. А правой рукой просто не попал по струнам… Где-то через месяц уже кое-что смог сыграть. Но, конечно, до сих пор той своей прежней формыне достиг.
— Теперь давайте вспомним ваш юбилейный концерт в Кремле, который проходил в феврале прошлого года. Сейчас как думаете: он был лишним?
— Возможно, он стал одним из основных ударов по здоровью. Но для меня этот концерт был важным этапом…
— Но сил-то отнял много.
— Много. В тот день я пять часов репетировал, а потом было еще три часа живого звука.
— Это что, самонадеянность?
— Об этом я не думал. Это просто часть профессии. Часть моей жизни. Человек, который что-то сделалв своей профессии и в какой-то момент стал известным, перестаетпринадлежать сам себе, он заложник.
— Но вы уже давно всем все доказали. К чему эти подвиги?
— Я, наверное, продукт советской эпохи — когда у нас был пятилетний план, мы должны были его выполнить. А желательно перевыполнить, причем досрочно. Наверное, я еще и заложник своих привычек и неправильного воспитания.
— Вы же не хотели делать этот концерт, правда?
— Не хотел. Но когда нашлись два человека, которые пришли и сказали: «Слава, ты должен! Мы тебе оплачиваем аренду,
еще какие-то вещи…» Вот моя жена Татьяна — свидетель: до тех пор, пока эти мои друзья не появились и не сделали мне предложение, я и не собирался ничего устраивать. Но подсознательно, наверное, все же хотел, чтобы эти люди появились.
— И когда они пришли, глаза, конечно, загорелись?
— Да!
— А через сколько месяцев после инсульта вы дали первый свойконцерт?
— Это было в конце октября в «Гнезде глухаря». Я еще весьма слабо пел. И, честно говоря, если бы не мои друзья-музыканты, которые меня прикрыли, то… может, и не нужно было бы выступать.
— Тяжело далось?
— Тяжело. Но это был, с одной стороны, сильный эмоциональный стресс, а с другой — не менее сильная эмоциональная подпитка. Когда меня объявили, народ встал, взорвался аплодисментами. У меня выступили слезы на глазах, и даже где-то полминуты я собирался с силами, чтобы выступить. Потом стал петь, но давление улетело под 190. Там сидели двачеловека из скорой помощи. Ну и жена, которая все время порывалась меня остановить, но ее удержали.
— То есть опять «пя-тилетка за три года»?
— Ну мне хочется жить, мне хочется себя ощущать… Вообще самое страшное — начать себя жалеть. Мол, вот я такой несчастный. Это легче всего. Но я не хочу, чтобы меня жалели, боюсь показаться слабым. Раз боюсь показаться — значит могу быть не до конца искренним. А мне бы этого не хотелось. Мне бы хотелось на разрыв души все это делать
«Есть желание доказать»
— Часто приходится надевать на себя маску сильного человека?
— Знаешь, не приходится, она как-то сама собой появляется.
— Такое защитное свойство?
— Наверное, защитное. Хотя я не знаю… Наверное, то, что я физически не в порядке, мешает и меня воспринимать, и мне себя воспринимать… Вот скажи: что ты чувствуешь?
— Ничего. Все то же самое. Ничего не изменилось.
— То есть если мне не раскрываться и не маскировать это, как прикрывают рюшечками шрам на шее, то, в принципе, никто и не заметит?
— Нет, ну я же видел ваше выступление. Вот артист Малежик, мы все его знаем. Когда он поднимается на сцену, мы понимаем: что-то не так. Но когда начинает петь — все это уже не важно, отходит на задний план…
— Знаешь, наверное, во мне сидит такой комплекс Людмилы Гурченко, которая хотела уйти из этой жизни девочкой. Раньше я смотрел так на себя: ну не плейбой, но, во всяком случае, что-то тинейджерское присутствовало. А сейчас у меня уже появились лишние килограммы…
— Когда перед 70-летием общались, вы говорили, что в бассейне еще можете дать форумолодым. Это что, ощущение себя в конкуренции с кем-то?
— Ну ты же прекрасно понимаешь, что каждый человек чувствует себя центром мироздания. И думает, что вот эти проблемы старения коснутся всех, но не тебя…
— Я думал, у вас к себе более спокойное отношение.
— Нет, ну я же выхожу на сцену… Но знаешь, если бы ты спросил меня, какое достижение вы считаете главным за последние 10 лет, то, наверное, я бы сказал: у меня появилась способность не суетиться. То есть желание кому-точто-то доказывать, его все меньше. Но оно все равно есть, и это, види мо, из детства. Оттогочто родился в московском гетто, что жили от зарплаты до зарплаты, что потолки 2,20… Это придавливало.
— Так что же, в сентябре ждать концертов и гастролей?
— Посмотрим. Боюсь загадывать. Но я же сказал, что поверил в Бога, в ангела-хранителя, который ведет меня по жизни. Думаю, что моя суета, она мало что определяет, жизнь сама вырулит. Я могу говорить только в сослагательном наклонении. Мне бы хотелось, чтобы все эти концерты были. Потому что для меня нет большего счастья, чем петь для зрителей и сочинять… Знаешь, с годами я понял вот какую вещь. Все истины, которые нам кажутся затертыми, как правило, оказываются очень верными. Вот фраза, которую в детстве я не понимал: что любить — это большее счастье, чем быть любимым. Сейчас я это понимаю. Когда любишь — отдаешь. И я хочу отдавать. У меня же есть песни, стихи. Мне надо этим делиться…
Дмитрий Мельман,
«Мир Новостей» №22, 22.05.2018
