«Пугачева интересна даже тем, что неинтересна. Тем, что ты можешь своему сыну сказать: «Вот, деточка, что с тобой произойдет, если будешь себя так вести»
Странно, но факт. Лучшие писатели получаются из медиков, самые веселые карикатуристы - из архитекторов, а вот Московский институт инженеров железнодорожного транспорта стал кузницей кадров для эстрады и телевидения. В разные годы в нем учились Клавдия Шульженко и Александр Масляков, Евгений Хавтан и Владимир Кузьмин... Ну и, конечно, прекрасный композитор и певец, наш земляк Вячеслав Малежик.
Слава уже защитил диплом на тему: "Кибернетический синтез музыки", дело шло к диссертации, но науке он изменил, соблазненный профессиональной блудницей - сценой. Далее были ансамбли "Веселые ребята", "Голубые гитары", "Пламя". По его словам, в то время группы росли, как грибы, и менялись музыкантами, как поэты - женами. Малежик успевал везде: и девушкам головы кружил, и серьезным ценителям музыки нравился... Правда, поклонники малость недоумевали: ну как человек, который любит рок-н-ролл, может петь советские песни? Видимо, не догадывались, что много лет спустя те станут "лучшими песнями о главном".
Наверное, он распылялся, но не жалеет об этом, потому что в его жизни были партия Иуды в первой русскоязычной версии рок-оперы Ллойда Уэббера "Иисус Христос - суперзвезда" и ария Германна из "Пиковой дамы" Чайковского. Ну а еще Малежик записал в Калифорнии с Ником Бинкли песню "В новом свете", за которую Билл Клинтон, известный меломан и женолюб, прислал ему благодарственное письмо со словами "за поддержание мира во всем мире". Действительно, руки, занятые гитарой, не тянутся к автомату.
"ОТ ТОСКИ И ТАКОГО ЗАРАБОТКА МОЖНО НЕ ТОЛЬКО ЗАПИТЬ, НО И ЗАСТРЕЛИТЬСЯ"
— Слав, на концертах ты всегда со сцены через весь зал обращаешься к своим землякам, приветствуешь их. Какие у тебя здесь корни? Что тебя связывает с Украиной?
— Половина моих родственников — во всяком случае, по отцовской линии — живут в Украине, а после того, как я женился, к ним прибавилась еще и половина родственников жены. В этом году, оказавшись в Киеве, я решил посетить родину своего отца. Это Полтавская область, Чернухинский район. Там в деревне Белоусовка и ее округе живут мои родная тетка и братья.
— И сколько ты там не был?
— Да страшно сказать — лет 15, наверное. Поездка была очень пронзительная, я даже не ожидал, что так сентиментален, что меня настолько растрогает встреча с родней. Не суть важно, как они живут, — это отдельный разговор, — но, понимаешь, в своей тетке я увидел божьего человека.
Все-таки в городе на нас отовсюду сыплются соблазны, они оставляют отпечаток на душах и лицах, а тут вдруг совершенно чистые глаза. Видимо, такие люди транзитом сразу попадают в рай, если он существует. А еще я увидел в ней своего покойного отца. Меня это настолько поразило! Я растрогался, чуть не заплакал. Это чувство меня не покидало и потом, когда по-быстрому мы в Ельцах (это еще одна деревня рядышком) организовали концерт.
— Прямо в Доме культуры?
— Ну, Дом культуры — громко сказано. В клубе, который открывается, по-моему, раз в 10 дней.
— Много собралось людей?
— Полный зал, и вот что было удивительно... Украина к праздникам относится достаточно трепетно, а в этот день начиналась поминальная неделя. Тем не менее меня захотели послушать. Не скрою, было приятно...
— Люди пришли нарядные?
— Очень чисто и нарядно одетые. Причем я же видел, что не здорово живут, трудно найти работу. Когда мне сказали, сколько в месяц они получают, мне просто стало страшно. Назвали сумму в 25 гривен. Я быстренько умножил на пять, перевел в рубли... Что-то непонятное. И при этом люди сохраняют чувство собственного достоинства. Не запили с горя, хотя, по-моему, от тоски и такого заработка можно не только запить, но и застрелиться.
Не знаю, насколько это для них был праздник, но я выглядел довольно глупо. Меня привезли в деревню на лимузине, который мне предоставили, чтобы "рассекать" по Киеву. Мало того, что неудобно в нем по проселочным дорогам гонять, так мы еще были похожи на инопланетян. Как в старом анекдоте, помнишь? На Красную площадь спускается летающая тарелочка, и выходят оттуда два красавца-мужчины. Модные, нарядные... Их окружили, и одна девушка говорит: "Скажите, у вас, у пришельцев, все такие — молодые, красивые?". Тот отвечает: "Красивые все, но тарэлки только у нас с Гиви"...
— Уезжал ты оттуда в тяжелом настроении?
— Немного, хотя вернулся домой в светлом. Приехав в Москву, даже песню написал. Начало такое:
Я в детство сбежал на два дня.
Деревня, просторы...
"ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПУБЛИКА РАССМАТРИВАЕТ, КАК НА АРТИСТЕ КОСТЮМЧИК СИДИТ"
— Многие артисты, твои коллеги по эстрадному цеху, не имеют самого, на мой взгляд, главного — энергетики. Это когда ты остаешься один на один с залом и зал начинает вдруг чувствовать, дышать, жить с тобой в унисон. У тебя, бесспорно, и энергетика есть, и обаяние, благодаря чему твои концерты неизменно проходят на ура. Это все приобретенное или заложено при рождении?
— Думаю, заложено, а с другой стороны... Я очень хорошо помню момент, когда начал чуть-чуть рулить залом. Работая в "Веселых ребятах", я довольно здорово мог удерживать внимание аудитории, если у нас было застолье. Я играл на гармошке, на гитаре, на баяне, рассказывал анекдоты и на протяжении двух часов всем было весело. А вот на сцене что-то такое происходило... Какой-то щелчок — и я становился другим человеком. Начинал соображать, как выгляжу, поправлять волосы, думать, похож ли мой голос на голос Леннона или Маккартни... В общем, меня интересовали совершенно посторонние вещи. Так продолжалось, пока я не позволил себе стать на сцене таким же, каким был в компании. И ты знаешь, все резко изменилось. Сейчас, выходя на сцену, я совершенно не собираюсь доказывать, что умею петь или сочинять...
— Ты уже все доказал?
— В общем-то, да, и прежде всего — самому себе. Главное — в течение первых же минут дать людям понять, что я не собираюсь халтурить, что с уважением отношусь к своей профессии и зрителям, которые пришли на меня посмотреть.
— Слава, а что такое уважение к профессии? Нередко мы видим, как артисты, даже заслуженные, народные, выходят из своего лимузина в рваных джинсах и в той же обуви, в тех же джинсах — прямиком на сцену. Для мастеров старой закалки, таких, как ты, это немыслимо. Они и костюм поменяют, и туфли начистят, и не присядут на стул, чтобы не помяться. Этому тоже учили?
— По секрету скажу: для себя я определил, что мой костюм — демократичный, который якобы не мешает общаться с аудиторией. В этом определенный смысл. Сколько раз меня уговаривали: "Тебе так идет бабочка, надень смокинг"... Я выходил при параде, но уже на третьей песне бабочка начинала мешать петь рок-н-ролл или какие-то дурацкие, придуманные мною песни, и я просто вынужден был срывать ее и выкидывать.
— Выходя на сцену, ты всегда знаешь, с какой песни начнешь или все происходит экспромтом?
— Очень часто начинаю так (поет): "За рекою белый дом"... Я это делаю по ряду причин. Во-первых, в этой песне достаточно большой диапазон, и я проверяю, какие ноты могу сегодня взять, а какие нет. Во-вторых, она своего рода талисман — я знаю, что если ее спою, все пойдет хорошо. А в-третьих, первая песня должна быть известной и очень яркой. На мой взгляд, — я, конечно, могу заблуждаться — это одна из моих лучших лирических.
Во время исполнения первой песни люди тебя разглядывают. Сейчас, когда очень распространены фонограммные концерты, зритель приходит не столько послушать, сколько посмотреть на артиста, кордебалет. Но у меня подтанцовки нет, я статичен...
— А что, по-твоему, публика рассматривает в артисте прежде всего?
— Костюмчик. (Смеется). Как сидит. Потом — насколько соответствует образ, который сложился после увиденного по телевизору или прочитанного в газетах. Прикидывают и то, насколько за минувшие годы артист изменился, — наверное, перекидывая мостик к себе. Кстати! Я никогда не вдумывался в выражение "сивый мерин", и вот, когда приехал в Украину, услышал: "Слава, какой же ты сивый!". Оказывается, сивый — это всего лишь седой.
Я неоднократно ловил себя на мысли, что очень часто зрители как бы даже не подозревают, что артист может стареть...
—... и у него может быть плохое настроение...
— Знаешь, с какого-то момента ты перестаешь принадлежать себе и должен соответствовать тому образу, который сам же и "нарисовал" на телевидении. Слава Богу, я и на телеэкране позволяю себе оставаться таким, какой есть.
— Каждый артист за годы гастролей, успеха и так далее отслеживает какие-то закономерности, вырабатывает для себя каноны, требования... Каких профессиональных правил и заповедей придерживается Вячеслав Малежик?
— Об одном я уже говорил — уважать своего зрителя и каждый раз отдавать себя до конца. Разговоры о том, что сегодня с Ямайкой наша команда может сыграть в полноги, потому что послезавтра матч с Испанией...
—... здесь не проходят?
— Это все чушь собачья! Я думаю так: если ты отдаешь все силы, значит, откуда-то они снова берутся. Просто Господь Бог тебя не оставляет.
— Сколько отдашь, столько и получишь?
— Да, наверное, это закономерность.
"Я СПРАШИВАЮ У СВОЕЙ ПЕЧЕНИ: "ХОЧЕШЬ КРОВЯНКИ?". — "НЕТ, — ОТВЕЧАЕТ ОНА, — ПОТЕРПИ ЧУТОК, СЫНОК"
— Как ты думаешь: публика дура или все-таки?..
— Нет! Даже если зрители что-то не понимают головой, многое они улавливают пятым чувством, шестым... Как ни крути, это воздействует на них где-то на уровне подсознания. Наверное, я даже могу сказать, что мы с тобой, в силу того что прочитали книжек немного больше, чем среднестатистический гражданин, чем-то обделены. С одной стороны, знания помогают, а с другой... мешают. Придя на чей-то концерт, я начинаю дифференцировать, выхватывать, как играет бас-гитарист, как поет артист, как построена программа. Понимаешь, в целом картинку зачастую не вижу, потому что смотрю с близкого расстояния в микроскоп. Я похож на поручика Лукаша у Гашека, который, сидя в театре в первом ряду, пытался рассмотреть что-то в бинокль.
И так — куда ни кинь. Когда занимался в музыкальной школе, меня учили слушать в многоголосии оркестра звук ручейка, шум ветра. "Вот это в "Эгмонте", — говорили, — тема бельгийцев-завоевателей, а вот это — испанцев-освободителей". Я был всеми этими знаниями зашлакован, и мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять, как, скажем, на меня воздействует авангардная музыка. Я — опять же от комплекса неполноценности — все время был настороже: а не дурачат ли меня? Пока кто-то мне не сказал: "А ты попробуй отрубить сознание, будь ребенком. Прислушайся: трогает это тебя или нет?".
— Получилось?
— Ты знаешь, получается. Я тебе больше скажу. Вопросы, относящиеся ко многим сферам моей жизни, я часто задаю внутрь себя. Когда, например, не знаю, полезно для меня сейчас съесть кровянку или неполезно, спрашиваю у себя, точнее, у своей печени: "Печень, ты хочешь кровянки?". — "Нет, — отвечает она, — потерпи чуток, сынок". И я терплю. И в результате достаточно бодро выгляжу.
Давным-давно я определил для себя образ взаимоотношений между собой и залом, как ухаживающего мужчины и женщины-публики. Если не клеится концерт, для меня дело чести — ее убедить. Поскольку твоя газета называется "Бульвар", выражусь яснее: я должен уложить эту даму в постель либо богатыми нарядами, либо автомобилем, на котором я приехал на концерт в деревню Белоусовка, либо своим мастерством, либо лаской, либо взять на жалость...
— Что же ты выбираешь?
— А это уже зависит от опыта. Я все время четко отслеживаю связь с залом и, поскольку работаю с гитарой, живьем, могу моментально изменить степень воздействия. Это велосипедист, попавший в трамвайную колею, никуда не может свернуть, а я не качусь по наезженному фонограммному пути.
— Кого бы масс-медиа и толпа ни возводили в ранг национальных героев, сколько бы ни писали, что это великий артист, что у него самые большие сборы, у настоящих профессионалов свой гамбургский счет. Они хорошо знают, кто из коллег чего может, кто супер, а кто, увы, третья лига. Ну а тебе известны в твоей профессии лучшие?
— На самом деле я рад возможности публично назвать несколько имен, к которым очень уважительно отношусь. После окончания концерта, посвященного 9-летию "Бульвара", я зашел в гримерку Розенбаума и сказал: "Спасибо, Саша, за то, что держишь уровень, не позволяешь себе халтурить и даешь основания надеяться, что мы не скатимся".
Когда-то на меня произвела впечатление фраза Дмитрия Лихачева. Он сказал: "Что бы ни говорили о нашей стране, основываясь на валовом продукте, все равно о величии наций судят по их гениям. Вот до тех пор, пока у нас есть Сахаров и Ростропович, мы сильны". Так вот, у нас есть Александр Розенбаум, у нас есть Серега Трофимов, есть Чиж, Юрий Шевчук и Игорь Саруханов.
— Я не раз замечал, как во время сборных концертов ты тихонечко, чтобы никто не видел, спускаешься в зал и смотришь чужие выступления. А чьи сольные концерты ты бы выдержал? Вот так, навскидку?
— Ну, Пола Маккартни — это точно.
— Ты был на его концерте на Красной площади?
— Да!
— И какое впечатление он на тебя произвел? Он и впрямь так велик?
— Если честно, я очень боялся разочарования — такого же, как испытал, попав на "Юрай хип" или посмотрев "Статус кво". Кстати, даже Элтон Джон меня не поразил. Вот "Роллинг стоунз" в свое время понравились.
... На Маккартни я пошел со своим сыном Иваном, который по дороге брюзжал: вот, выбросили много денег, на них можно было кучу телефонов и всяких стрелялок-игрушек накупить. Но после концерта он сказал: "Да! Я не жалею потраченных денег". Самое интересное, что в тот же день проходил конкурс "Евровидение", причем показывали не только наших исполнителей, но и всех остальных. Мы включили это фонограммное шоу...
—... и все поняли...
— Поплевались и выключили. Вот! А концерт Маккартни — это эпохальное, а не только культурное событие.
— Культовое, скорее...
— И культовое, и социальное... Это веха для всего моего поколения. Знаешь, один момент в прессе не осветили — во всяком случае, я об этом нигде не читал. Маккартни заиграл "Джет" (Jet), это вторая или третья энергичная песня, и вдруг — для плохого триллера кадр, но это на самом деле было — из-за кремлевской стены взлетела и гасанула куда-то в сторону стая ворон. Понимаешь, силы добра победили... Я тебе могу сказать, что когда он запел (поет):
Tomorrow I’ll miss you...
я плакал.
На том концерте много моих сверстников побывало, причем, встретив их в метро, на улицах, я бы никогда не подумал, что они взращены на музыке "Битлов" и всего того, что в те славные времена было. Немолодые тетки и дядьки — я по-доброму произношу эти слова — стояли и вместе с Маккартни артикулировали. Когда он пел: "We can work it out..." — и вся Красная площадь подхватила: "We can work it out", — это был удар по нервам, по телу пошли мурашки. В общем, фантастика. Я сказал своему сыну: "Ваня, запомни этот концерт! Вот человек, который создал целую эпоху".
— Можно ли сказать о вашем поколении музыкантов, что вы дети "Битлз"?
— "Битлз" — это пароль, своего рода визитная карточка. У меня вообще-то сложилась определенная система ценностей. Если человек говорит, что он битломан, и, задав два-три вопроса, я убеждаюсь, что так и есть, уже не сомневаюсь: по каким-то параметрам он меня не продаст.
— Ты говорил об Элтоне Джоне, о Маккартни, о своем впечатлении от них, а я вспомнил, как Леонид Буряк, в прошлом наш знаменитый футболист, а сейчас тренер, рассказывал мне о концерте Майкла Джексона, проходившем на стадионе "Уэмбли". Он пришел туда просто посмотреть — пригласили друзья, и вдруг, когда вышел Джексон и начал петь, тоже почувствовал, что у него по телу пошли мурашки. Буряк не из пугливых, не из особо сентиментальных, он видел в жизни много таких стадионов, как "Уэмбли", но настолько сильным было впечатление от исполнителя, такая пошла сумасшедшая энергетика... А что, по-твоему, отличает настоящих мастеров, таких, как Маккартни, Джексон, от остальных?
— Думаю, можно говорить о вдохновении, о харизме, но, наверное, прежде всего это люди, которых Господь Бог выбрал в качестве проводника между небом и землей. Поэтому мне всегда смешно, когда у артистов начинается звездная болезнь. Ну чем, скажи, ты лучше других? Это тебя выбрали. Неужели голову должно срывать?
"В МЕХАНИЗМЕ ПОД НАЗВАНИЕМ "ВЕСЕЛЫЕ РЕБЯТА" Я ВЫПОЛНЯЛ ФУНКЦИЮ ПУШЕЧНОГО МЯСА"
— У многих артистов на твоей памяти была звездная болезнь?
— (Вздыхает). У многих.
— У кого?
— У меня, например. В "Веселые ребята" я пришел в достаточно пожилом возрасте — в 26 лет. Мне казалось, я адекватно судил об окружающей действительности, но увидел на афишах название группы, обнаружил, что наши пластинки продаются, а песни звучат из окон, — и это на меня подействовало. Помню, все темы тогда переводил на то, где работаю. Мне говорили, например: "Вот у Димы красивый галстук! Как он сочетается с его рубашкой, брюками и ботинками", а я отвечал: "Да, у Димы замечательный галстук, но у нас в "Веселых ребятах" обычно принято...". В общем, это такой был эгоцентризм!
Ну а потом я понял, что в механизме под названием "Веселые ребята" выполняю функцию пушечного мяса, и не больше. Я винтик, который можно в любой момент заменить: страна не заметит потери бойца...
—... и "Яблочко" песню допоет до конца...
— Я как бы успокоился, но откат в другую сторону появился, начались переживания. Раньше, когда я работал инженером, у меня было хобби. Я запросто мог включить аппаратуру и орать рок-н-ролл для себя самого, получая от этого удовольствие, а тут, когда, казалось бы, вот оно, счастье, — хобби совпало с профессией — выясняется, что ты в зоопарке сидишь — в золотой клетке.
— Жесткая была организация — "Веселые ребята"? С палочной дисциплиной?
— Абсолютно жесткая, но ты должен отдавать себе отчет, что Павел Слободкин набрал достаточно одиозных по меркам Москвы музыкантов — из андеграунда.
— Давай-ка их перечислим: Буйнов, Барыкин...
—... Бергер, Добрынин...
—... Пугачева...
— Нет, это позже. Сахаров Володя, Градский... Много ребят, гулявших сами по себе, причем каждый музыкант, который приходил в ансамбль, считал, что вот сейчас он сдвинет все с мертвой точки и уведет остальных от совка.
— Но не тут-то было?
— Какими-то иезуитскими способами, разделяя и властвуя, Слободкин умудрялся удерживать всех в стойле. У него садистские черточки были. Когда, условно говоря, приходил новый набор, он сразу же начинал искать новых музыкантов, чтобы было кем заменить этих. Что ни говори, но "Веселые ребята" можно назвать театром режиссера в большей степени, нежели театром актеров.
В общем-то, он сознательно делал так, чтобы музыкант не мог проявить свою индивидуальность, потому что, как только ты заявлял о себе, сразу становился потенциально опасным, мог свалить из ансамбля. Исходя из этого, тебя всячески принижали: ты, мол, частичка, выполняешь функцию от сих до сих и не суй свой нос дальше.
— Как сейчас помню 25 июня 83-го года, свой выпускной вечер, на котором приглашенный ансамбль раз пять-шесть спел на бис твой шлягер "200 лет цыганка мне жизни нагадала". Никто тогда, конечно, не знал, что его автор Вячеслав Малежик... Слава, скажи, а после какой песни ты осознал себя композитором?
— Наверное, после "Наташки". (Поет):
Наташку держат взаперти.
Еще 11 часов,
А двери хлоп и на засов.
Впоследствии я узнал, что пара моих песен получила даже премию, но при этом было указано: автор неизвестен.
— Тогда в Советском Союзе был монополист по выпуску грампластинок — фирма "Мелодия". Она выпускала очень много твоих сольных дисков. А ты помнишь самую первую?
— Наверное, как исполнитель впервые я записал сольно вот эту (поет):
Были звезды ярче,
И прозрачный месяц плыл в туманной мгле.
Там, где прикоснулись девочка и мальчик
К самой главной песне на земле.
А как автор... Была у меня песня. (Поет):
Ты откуда, парень — губы земляничные?
Из былинных богатырей, из Иванов-царевичей,
А быть может, из девичьей мечты твоей?
Свет мой ясный, свет мой ясный, ненаглядный мой,
Запах счастья, как у ягоды лесной...
Ее, к сожалению, так и не спела Пугачева. Правда, она до сих пор при встречах величает меня "свет мой ясный". Я говорю: "Алла, ну когда уже произойдет чудо?"...
— Слав, в конце 80-х годов ты был одним из самых раскрученных и популярных исполнителей советской эстрады...
— И ты, тогда начинающий журналист, приходил ко мне за интервью...
—... после того как с открытым ртом сидел на концертах. Их, кстати, вовсю транслировали по первому каналу советского телевидения, который тогда назывался "Останкино". Еще, помнится, ты вел вместе с Катей Семеновой передачу "Шире круг", а потом потихоньку, потихоньку на первые роли начали выходить другие...
— Только не спрашивай: "Почему мы тебя стали так редко видеть?".
— К этому вопросу мы все равно подойдем. Когда я задал его Розенбауму, он ответил: "Сейчас на телевидении за все требуют деньги, а я Розенбаум и платить отказываюсь". У тебя нечто подобное?
— С одной стороны, да, а с другой... Я действительно начал уходить куда-то в сторону. В одном интервью корреспондент спросил: "Не ощущаете ли вы на себе дыхание молодых?". Я ответил: "Нет, не ощущаю...".
— Потому что они еле дышат?
— "... потому что мы идем в разные стороны". Мне, честно говоря, кажется, я так далеко ушел, что и след-то мой потерялся. Его замело снегом и, собственно, искать никто не хочет.
— "Затерялся твой след в суете глупых лет"?
— Ну что делать? Так произошло. На самом деле я живу полноценной жизнью, достаточно востребован, все нормально...
"ПРОДЮСЕРЫ ДУМАЮТ: "ВЛОЖИШЬ В НЕГО ДЕНЬГИ, А ОН ВОЗЬМЕТ И В ЯЩИК СЫГРАЕТ"
— Ты не просто живешь, но и в отличие от многих своих коллег постоянно выдаешь на-гора прекрасные песни, которые на слуху у миллионов людей. Почему же телевидение этого не замечает?
— Мне думается, что, помимо всего прочего, есть и такое объяснение. Ну покажи меня, тогда возникает вопрос: а куда девать молодого мальчика, в которого вкладывают деньги, чтобы потом снимать сливки — где-то 95 процентов заработанного?
— Слава, а почему вкладывают деньги в молодого мальчика, а не в тебя?
— Об этом лучше спросить тех, кто вкладывает.
— Хотя ты ответил уже: вкладывают, чтобы забирать 95 процентов...
 |
О сайте. Куратор сайта: Александр Шан . Идея сайта: Мария Райдер . |